6. Тайна замка.  

Старика и рыцарей выставили за дверь, занявшись туалетом госпожи, и Савари, качая головой, улыбался в усы. Натаниэль, как ни в чем ни бывало занял пост у дверей госпожи. Рыцарь Горт же негодовал; шлем принца не давал ему покоя.

- Королевский шлем в руках этой девки! – с досадой воскликнул он, треснув кулаком в стену. – Как такое может быть?! Я знаю, я служил в королевской охране – все королевский реликвии были опущены в тайник и там заперты. Как эти дикари смогли его отпереть? Как они вообще смогли его обнаружить? Неужели и коронационный шлем тоже в их руках?!

- Не знаю, мальчик мой, - ответил Савари.

- Так это легко проверить! – горячо воскликнул Горт. – Принцесса сказала, что нам не будут чинить препятствий и что мы свободно можем ходить по замку. Я пойду и посмотрю, что стало с тайником.

Савари с неодобрением покачал головой.

- Не думаю, что это хорошая мысль, - сказал он. – Мало ли что сказала эта юродивая! Если они нашли тайник, то это и теперь святая святых, и никто тебя туда не пустит. В лучшем случае тебя отгонят прочь, в худшем – убьют. Я не хотел бы терять тебя, мальчик мой.

- Не отговаривай меня, старший!  То, что я вижу здесь, разрывает мне сердце, и мысль о том, что коронационный шлем может быть в руках этих варваров, сводит меня с ума. Я не успокоюсь, пока не увижу все своими глазами!

Горт не стал слушать больше Савари и бросился по коридору прочь. Старик, стеная от отчаянья, последовал за ним.

Горт хорошо знал замок; за все те годы, что сонки владели им, ничего не изменилось в планировке залов и расположении коридоров и галерей, и он легко отыскал нужный путь. Но как непривычно выглядели теперь знакомые стены!

Некогда поражающий своим великолепием, замок теперь удручал своим убожеством. Нищета не только коснулась его – она поразила его словно порча, словно проказа проросла в теле его. Стены, некогда украшенные прекрасными фресками, теперь были ободраны до камней, и даже крохотного островка штукатурки не сохранилось на голых осклизлых булыжниках. Мозаика на полу искрошилась и хрустела под ногами как крупный песок. От статуй на осталось и следа, и даже пьедесталы были разрушены и разбиты, превратились в грязный строительный мусор, груду серых камней.

- Для чего они сделали это? – пораженный, произнес Горт. Он замедлил шаг. Глядя на разруху, он ужасался, как ужасаются, увидев побирающимся нищим своего знакомого, с которым когда-то сидели за одним столом. – Отчего в них такая ненависть? Они уничтожили, вырвали все, имеющее маломальскую ценность. Неужели их жадность превыше всего? Неужели?

- Что я могу сказать? – отозвался Савари, оглядываясь. – Наверное.

Чем ближе Горт подходил к хранилищу, тем мрачнее ему представлялась картина. Мраморные ступени, ведущие в маленький альков за ажурной кованой черной решеткой, были разбиты и разворочены, стены частично разобраны, словно прилежный грабитель, у которого уйма времени, тщательно и прилежно обстукивал их молотком и вынимал (а то и просто разбивал) чем-то понравившиеся ему камни. Да и сама решетка висела теперь перекошенная и погнутая на растянутых и погнутых петлях, больше похожая на неловко повешенную паутину из толстых  спутанных веревок.

- Уйдем отсюда, мальчик мой, - произнес Савари, озираясь. – Ты же видишь, тайник вскрыт и разграблен! Чего тебе еще нужно? Уйдем пока не поздно! Не то придет охрана и нам не поздоровится!

- Никто не придет, - ответил рыцарь упрямо. – Тайник пуст; что тут охранять?  

- Как знать. Может, там что-то осталось? В любом случае, им может не понравиться, что мы суем свой нос туда, где когда-то хранились сокровища. Они могут подумать, что мы знаем о каком-нибудь еще тайнике, и тогда нам точно не поздоровится.

Но Горт не слушал старика; осторожно потянув на себя решетку –та жалобно заскрипела, со стены посыпались мелкие камешки, - он ступил на разрушенную лестницу и прошел вниз.

Нужно сказать, что даже найдя этот альков, далеко не сразу можно было обнаружить сам тайник, и даже заподозрить, что он тут есть. Со стороны казалось, что никакого отношения к тайнику это место не имеет, а за ажурной решеткой просто скрывается маленькая комнатка, посередине которой бьет маленький фонтанчик с серебристой водой, и в окошко под самым потолком проникает серебряный луч Торна, выкрашивающий в жемчужные тона вьющиеся побеги, заткавшие стену… Это была маленькая комнатка для свиданий и поцелуев, полная тишины и очарования.

Но если знать некий секрет, то в свете Торна можно было найти на стене некий выступ, богато увитый зелеными усиками, и нажав на него, можно было заставить открыться в фонтане маленький люк. Через него-то и проникали в хранилище.

Так рыцарь Горт и сделал; вода с серебристым журчанием низвергалась в открывшийся люк, и Савари забеспокоился.

- А что, если тайник цел?! – зашептал он на ухо Горту, вцепившись ему в руку. – Что, если его не обнаружили? Тогда мы сейчас сами приведем в него врагов! Маленький шлем мог быть в ту ночь на принце Крифе, я уж и не вспомню, а все остальное может себе преспокойно лежать на месте!

- На Крифе не было этого шлема в ту ночь, - отрезал Горт. – Я помню. Я сам снял с него тот шлем, что на нем был, когда молодой Король  умер, и отдал его Кинф.

- Да какая муха тебя укусила?! Я понимаю, тебе дорога память, но не дороже же она жизни?! Молю – вернемся, пока еще не поздно!

Но Горт словно не слышал Савари. Он высвободил свою руку из цепких пальцев старика и спустился вниз. Савари, бубня себе под нос ругательства, последовал за ним.

Хранилище было пусто; Горт закрыл люк, и вода перестала литься на пол, лишь одинокие капли срывались вниз. Было тихо, очень тихо и спокойно; здесь, в неподвижном воздухе, не пахло сонками, стены подземелья словно не знали войны, что пронеслась наверху.

- Странно, - произнес Горт, озираясь. – Странно…

- Что удивляет тебя, мальчик мой? – спросил Савари.

Горт в изумлении рассматривал стены и лишь качал головой.

И было чему удивляться.

Если наверху все было разбито и разворочено, словно из стен выколупывали все до единой крупицы драгоценностей, золота, словно просеивали сам песок и толченую штукатурку, то здесь был идеальный порядок. Огромные сундуки из редкого ароматного дерева, чей запах был изысканней иных духов, стояли на месте, и инкрустация на них была цела. На лакированных подставках для оружия лежали чуть примятые, серые от покрывавшей их пыли бархатные подушки с кистями. В нишах сохранились подставки, на которых когда-то стояли золотые статуэтки богинь. Огромный подвал казны был пуст, и все решетки, разделявшие огромное помещение на комнатки поменьше, были угодливо распахнуты.

- Невероятно! – повторил Горт. – Посмотри сам!

- Да что такое?!

- Они не нашли тайник!

- Ты, верно, сошел сума, мальчик мой. Посмотри – тайник пуст. Нет ничего, ни монетки, ни камешка. Все вынесено!

- Именно – вынесено, старший. Словно кто-то ограбил казну до того, как сюда пришли сонки. Как это странно… Это сделал не Чет, нет, и не его солдаты! Наверху сломано и разворочено все, даже перламутр отломан, весь замок ограблен до нитки. Не осталось ни единой блестящей крошки во всем дворце. Зачем бы нужно было это делать, если б в казне было много золота? То-то я подумал, для чего это понадобилось разбирать мозаику и ломать статуи! Хранилище они не нашли, а если б и нашли, то это ничего не изменило бы. Рассчитывая на богатую добычу, они довольствовались лишь малыми крохами.

- С чего ты взял? Возможно, Чет просто все потратил на глупые нужды…

- Старший! Я всего два раза спускался в хранилище, но и этого достаточно было, чтобы запомнить навсегда, сколько всего тут было, и знать наверняка, что истратить это за краткий срок невозможно! Тем более – посмотри, как бедно живет Чет! На что он мог потратить все сокровища короля Андлолора? На военные парады, как Король? Чушь! На балы и гостей? Не думаю, что этот дом посещали гости. Не-ет! У него не было гостей! – Горт возбужденно заметался по хранилищу, теребя волосы. – Дворец был ограблен до того, как сюда вошел первый сонк. Всю казну словно взяли и опустили в невидимое нам хранилище. И вся эта война – она словно прикрытие этому невиданному грабежу!

- О, боги! Это надо же такое придумать! – ужаснулся старик. – Что ты говоришь?!

- Конечно! – Горта словно осенило. – Шут! Проклятый Шут, он же остался тут, при Чете, и живет, говорят, неплохо! Это он, наверняка он сделал!

- Мыслимое ли дело – одному человеку украсть столько?!

- Может, и не один. Может, оттого Чет его и помиловал, что Шут выдал ему это место. Возможно, верные люди Чета потом переместили все сокровища в другое место…

- Для чего?! Ведь тайник не нашли!

- Ах, старший, если б я только знал! – произнес Горт с отчаяньем в голосе.

- Эта тайна может быть опасной. – сказал старик. – Я посоветовал бы тебе позабыть о ней. Что мы сейчас можем сделать? Ничего. Что можем исправить? Поверь мне – кто бы ни сделал это, он не позволит тебе раскрыть эту тайну. Если это дело рук Шута, он постарается, чтобы Чет не узнал о том, какие сокровища он утаил от него, если это сделал Чет – он утаит это от своей армии, которая вынуждена жить впроголодь, грабежами и разбоем. Если это сделал кто-то еще, то и вовсе не стоит упоминать об этом тайнике, потому что в этом случае мы даже не знаем, с какой стороны нам стоит ждать беды…

Но Горт его не слушал; торопливо шагал он вглубь хранилища, вглядываясь в темноту. Где-то позванивали цепи, и Савари, в отчаянье качая головой, последовал за упрямым рыцарем.

Наконец Горт нашел то, к чему так стремился – в особой нише, искусно отделанной самым нежным перламутром цвета слоновой кости, чуть розоватой в самой глубине, раскачивались две цепи из чистого золота. Подушка из алого бархата была пуста, но все же лежала на месте. Короны не было.

- Вот тебе лучшее доказательство того, – глухо произнес Горт, и на щеках его заиграли желваки,  - что тот, кто ограбил хранилище, знал точно, что делает. Посмотри – на полу все еще сохранились следы колес. Он знал даже то, что корону невозможно унести на руках! Однако, он оставил цепи, - Горт поднял взгляд, - и все, что нужно для того, чтобы вернуть потом корону на место – когда он сам пожелает вернуться сюда в качестве короля. Наверняка у него были и сообщники, точнее, верные слуги. И, наверное, их было много. Так много, что они не только вынесли все сокровища, но и помогли сдать врагу город.

- Что ты такое говоришь?!

- Я знаю, что говорю. Ты был в замке и не видел боя, который шел у стен города. Я пять лет отгонял от себя эту мысль, -  произнес Горт, - и оттого, увидев сегодня этот шлем, не смог удержаться, чтобы не опровергнуть или подтвердить то, о чем знал. Я видел, как некто из наших рядов начал рубить своих же, защитников. Тогда мне показалось, что это просто добивают раненных, чтобы не продлевать их муки… тогда мне и в голову не могло прийти, что защитников ворот просто перерезали и впустили сонков. Да, так.

- Ты говоришь так, словно против короля был заговор! Но, смею напомнить тебе, что все-таки шла война. А устроить войну – это тебе не сплести дворцовую интригу.

- Именно так. Но без сомнения заговор был. И война была на руку заговорщикам – им не нужно было прятаться и притворяться, достаточно было просто открыть завоевателям двери и отдать им короля. И сделать это мог лишь тот, кто знал о замке все или почти все, знал его устройство и расположение коридоров и залов, кто был достаточно знатен для того, чтобы претендовать на трон и у кого могли быть верные люди, много людей… И кто имел достаточный повод для того, чтобы люто ненавидеть короля. Я говорю о Шуте. Иной кандидатуры у меня нет.

Савари внимательно смотрел на Горта, обдумывая сказанное им.

- Наверное, ты прав, - произнес он наконец. – Ты очень умен, ты умеешь наблюдать и делать выводы… Но на твоем месте я бы промолчал обо всем, что ты только что сказал мне. Если это Шут – ты не долго проживешь с этим знанием, мальчик мой. Он убьет тебя, в поединке ты ему не соперник, поверь мне. А у нас с тобой еще есть дело, и важное дело! И, кроме того, ты даже не представляешь, сколько человек могли быть причастны к тому, в чем ты подозреваешь Шута. Не один он был в опале. Тот же рыцарь Натаниэль, который сейчас охраняет госпожу – он тоже мог ненавидеть короля. Я был изгнан из дворца незадолго до нашествия сонков; и, кроме нас троих, есть еще одна дама, та, по вине которой наша госпожа полюбила юродивую принцессу – а сколько еще тайных и явных врагов и завистников у Андлолора было? А аристократы, что остались живы после нашествия сонков? Разве ты не видел их, когда мы проезжали по городу? Да, дома их разрушены, и сами они не выставляют напоказ свои гербы,  но видел я и другие дома, каких раньше не было в столице, и они не так уж и убоги. Кое-кого из хозяев этих домов я видел раньше при дворе. Ты можешь сказать, что не видел особой роскоши в тех строениях, о которых я говорю – так её и не будет. Если кто-то из них украл, то он затаился и выжидает, с умом тратя деньги. Так что тебе лучше остеречься с обвинениями.

- Я рыцарь, - сухо возразил Горт, - и мне не пристало прятаться и бояться.

Савари горько улыбнулся.

- Ах, юность, юность!  Отчего ты так упрям? Послушай старика – не слова больше об этом, никому! Мне будет жаль, если завтрашний рассвет ты встретишь уже в чертогах Тавинаты! Молчи, молчи!

Горт упрямо сжал губы и промолчал, и Савари с сожалением вздохнул. Он понял, что рыцарь его не послушается.

Покинуть тайник им так же никто не помешал; охране до них словно не было никакого дела – к слову сказать, после отъезда Тийны дисциплина среди стражей, итак оставляющая желать лучшего, испортилась в конец, и они преспокойно занялись своими делами, будь то игра в кости на щелчки или более приятное времяпрепровождение, например, еда и обильная выпивка. На замок словно снизошел праздник, простой и грубоватый, отовсюду слышались хохот и брань, визг женщин, которых солдаты пощипывали за бока, а кое-где наигрывала нехитрая музыка, и комнатки, освещенные изнутри будь то небольшим очагом, будь то факелами под потолком, напоминали уголки в харчевнях. Статуя Чиши, может, и была разбита, но сам-то бог никуда не делся, и этим вечером он, как мог, благословил своих чад, даровав им жаркий очаг, вкусное мясо и сладкое вино. На приезжих больше никто не обращал внимания – некого было охранять от них, да и никаких таких особых распоряжений королева Тийна на их счет не отдавала. Вот и пусть живут. Пока.

Вернувшись, Савари и Горт застали Натаниэля все там же, на посту у дверей – с той лишь разницей, что он предавался обильным возлияниям (его недавние знакомые, те, что доставили его во дворец, почему-то вдруг вспомнили о нем и решили, что неплохо было б отужинать с таким веселым и правильно сделанным богами господином), а Кинф уже переодетой в женское платье; ничто больше не напоминало о приезжем принце Заре, и Кинф, отвыкшая от женских нарядов, нервно дергала рукава платья, пытаясь натянуть их на оголенные плечи.

Надо сказать, что платье, выбранное ей Тийной, скорее годилось для спальни – когда-то сама Кинф носила его, но лишь в окружении женщин-служанок, мужчинам видеть её в таком виде не полагалось. Платье состояло из нижнего, из розового нежного атласа, просторного и длинного, обнимающего ноги мягкими складками, и верхнего, из голубого шелка с вышитыми на нем золотыми мелкими цветами, с открытой грудью и насборенными рукавами, едва прикрывающими плечи. От застежки прямо под грудью голубое платье раскрывалось при каждом шаге, совершенно неприлично открывая взорам всех желающих ноги Кинф. А потому Савари, лишь завидев голубое и розовое, жестом велел  Горту удалиться и захлопнул дверь, пылая от негодования.

- Бесстыжая девка! – прошипел он, имея ввиду Тийну. – Как она посмела..!  

- Посмела что? – спокойно переспросила Кинф, разглядывая себя в зеркало и приглаживая щеткой густые волосы, слишком короткие для женщины. Пожалуй, теперь только эти коротко остриженные волосы  напоминали некоего принца Зара… -  Выставить меня напоказ? Но она же мой жених, забыл? Мой господин; а потому имеет право делать со мной все что пожелает. Кстати, не объяснишь мне, как это такое могло произойти, что я, позабыв обо всем, увлеклась ею, а ты, мой советник, не остановил это безумие? Я могу объяснить это только колдовством; но ведь на то, чтобы предотвращать колдовство, у меня есть ты – так отчего же я все-таки была околдована? Или я зря держу тебя на службе? 

Она обернулась к Савари и посмотрела ему в глаза; взгляд её был яростным, и в нем не было ни намека на безумие, и демон был больше не властен над нею.

Савари улыбнулся в усы и поклонился.

- Ну, что же ты молчишь?!

- Что же мне сказать, госпожа? Может, рассказать тебе о том, что юродивая принцесса полюбила принца Зара и свершила страшное колдовство, настолько сильное, что я поостерегся убирать его, опасаясь, что не останусь жив?

- Странное оправдание! Для чего я тогда держу тебя, если какая-то припадочная девка может больше тебя?

Савари снова поклонился:

- Не она, госпожа. Ей помогли – и помощник её виновен во всем том, что начинает происходить с этим миром и с нами.  

Брови Кинф удивленно взлетели вверх:

- Даже так? И потому ты, опасаясь за свою жизнь, просто так отдал меня этой юродивой, велев мне переодеться в то, во что она приказала и делать все то, что она скажет?

- Вовсе нет, моя госпожа; но это самое верное решение из всех, что я мог придумать. Тийна полюбила Зара, а не Кинф; и приколдовала Зара, а не Кинф. Став Кинф, ты избавляешься от её чар. Только так ты можешь обрести свободу. Но теперь тебе нельзя надевать мужское платье. Теперь ты снова Кинф. И не блуждающая странница, а наследная принцесса.

- А коли так, - голос Кинф окреп, она встала во весь рост и повернулась к старику лицом, - то что ты делаешь в моих покоях?! Пошел прочь; и не смей входить, покуда я не позову – ибо теперь это спальня женщины, а не господина, и одета я как женщина! 

Так, с этим разобрались. А теперь расскажи-ка мне, друг мой, а где это наш Шут? Я поражаюсь его беспечности! Его друга Чета ночью растерзала разъяренная толпа сонков, голову его выставили на всеобщее обозрение посередине зала, а его (Шута) и в помине нет поблизости! Он что, удрал?

И вовсе нет. Никто не удирал. Просто у него были свои дела.

Ночью после бурной свадьбы он остался сторожить царя и его, ка обычно,  мучили кошмары. Однако, скоро трудно станет скрывать ото всех свою болезнь… Он устроился у опочивальни Чета в кресле, кое-как прикрывшись солдатским плащом, но милосердный сон не смыкал его глаз; им овладел то ли бред, то ли приступ болезни. И едва он закрывал глаза, как в ушах его раздавался чей-то голос, зовущий его… зовущий по имени! И он метался, стараясь расслышать это имя – или вспомнить его.

«Ты слышишь? Приди. Скорее приди, это важно! Скорее… остается мало времени».

Он очнулся; сонки, стоящие на карауле, удивленно таращили на него глаза – добрые солдаты, отметил Шут, и не пьяные, и не дрыхнут. Можно было б подумать, что им не давал покоя его стон и бред, да только зная сонков и их крепкие нервы, с уверенностью можно было б сказать, что их такими пустяками не проймешь.

Прогуляться? Зовущий его голос повторился, стал настойчив, и слышался теперь даже наяву. Это становилось невыносимо.

- Охранять царя, - бросил Шут, все-таки поднявшись на ноги. Вот и плащ пригодился, кстати. – От дверей не отходить, что бы ни случилось! Разве что ваш бог сверзится с пьедестала…

Солдаты молча проводили его ничего не понимающими взглядами и остались на месте, таращась в темноту покрасневшими глазами.

Шут не знал куда идти. Почти расцвело; с балкона, на который Шут вышел, была видна красная полоска зари, выкрасившая небо над городом, и обрывки спешно убирающихся туч. На улице моросил дождь, было тепло и влажно, свежий воздух не принес покоя, и голос не перестал звучать. Шут закинул голову, подставляя лицо мелкой приятной мороси. Да чем же избавиться от назойливого бормотания?! Напиться, что ли ?

«Мало времени…»

А может, это камни его зовут?!

Ну, конечно! Как сразу он не догадался!

А что случилось, интересно?

Нет, в самом деле – что еще могло случиться после того, как Тийна разгромила Палачей и устроила помолвку с Кинф?

Шут торопливо покинул балкон и поспешил в один из тайных ходов. Голос, словно почуяв, что Шут откликнулся и идет, немного примолк. Теперь он говорил не так отчетливо, слова, звучащие в голове, были скорее похожи на бессвязный бред или бормотание сумасшедшего.

Однако, это были не камни.

Когда Шут оказался в подземелье, они с изумлением уставились на него.

- Что случилось? – прошелестели они.

- Это я и сам хотел бы знать, - осторожно ответил он.

Что-то изменилось; Шут смотрел на камни и понимал, что с ними что-то случилось такое, отчего ни уже не властны над ним – если б они это узнали, то многие, наверное, раскрошились бы от ужаса и досады, если, конечно, камни умеют досадовать. Теперь это были просто говорящие стекляшки – чудо, конечно, но сила их, могучая, страшная, куда-то ушла, исчезла, словно некто или нечто выпил её.

Голос бормотал и всхлипывал, вел его вперед. Иногда Шуту казалось, что он понимает, о чем идет речь, а иногда он предпочитал не то что не поминать – он и слышать-то не желал того, что ему нашептывал невидимый собеседник.

«Слушай… ты уже близко, я знаю. Предатель близко! Он все, все делает для того, чтобы вскарабкаться на трон, и тогда всем будет худо. Спеши. Мне нужно сказать тебе очень важную вещь. Я не могу так, на расстоянии. Я должен видеть тебя. Ты меня помнишь. Я отсек тебе руки».

Теперь не оставалось сомнений, что это Палач подзывал Шута – он все еще жив, несмотря на то, что Тийна клялась, что уничтожила всех! Сердце Шута билось все сильнее, он почти бежал по темному подземелью, безошибочно угадывая дорогу. Он угадал бы её и с закрытыми глазами; и из-под его ног разлеталась грязная вода в вперемешку с кровью.

Вскоре Шут вынырнул из бокового хода в пещеру, пристанище Палачей, и завертелся на месте, на зная, куда идти дальше. Повсюду лежали тела убитых – и сонков, и Палачей, оставленных в общей братской могиле; далее виднелись три хода, но куда идти Шут не знал.

- Где ты?! – заорал он.

«Иди ко вторым воротам, там, где наша крепость», - послышался в его голове спокойный ответ, и Шут понял, что время истекает, что его не осталось совсем! И он ринулся в темноту пещер еще быстрее.

Палача – того самого, что Тийна велела приколотить к стене, - Шут нашел скорее по острому запаху крови, чем по какому-то звуку. Над головой его еле горели факелы, оставленные Тийной, но тело, прибитое к стене, было столь бесформенно и грязно, столь залито кровью, запекшейся и черной, что уже не походило на что-то живое, скорее, на мертвый обломок скалы. Терпя страшные муки, Палач все же молчал, и Шут в ужасе упал на колени, не зная, что делать. Его руки то порывались прикоснуться к страдальцу, то, словно обжегшись, отдергивались от изломанного тела.

Палач молчал; подняв с трудом голову, он насилу улыбнулся одним лишь краешком разбитого рта.

- Не нужно бояться, маленький весельчак, - с трудом произнес он. – Ты уже ничего не исправишь. Да это уже и невозможно. Все кончено… со мной – все кончено. И это к лучшему. Если тебе не трудно… освободи меня. Не бойся, я уже ничего не чувствую. Мое тело мертво, живы только мой мозг и сердце, но и это не на долго. Давай.

Шут поднялся, в ужасе разглядывая орудия, которыми был прибит к стене Палач – как и все, сонки сделали это основательно. Ладони гиганта, его предплечья и плечи были раздроблены железом, и Шут, положив руку на один из обломков, с содроганием ощутил, какое оно теплое, это железо, теплое и скользкое от живой крови, и как страшны и искорежены пальцы, походящие скорее на скрюченные жаром высохшие корни дерева, чем на живое тело…

Он потянул обломок меча, которым была пронзена кисть Палача, но тот не поддавался. Палач молчал; быть может, он был немыслимо терпелив, а может, и в самом деле уже ничего не чувствовал.

- Смелее, - произнес он. – Поспеши. Времени почти не осталось, а я не хочу умирать так…

Шут рванул меч, и обломок со звоном вышел из стены, и освобожденная изувеченная кисть повисла, раскачиваясь перед лицом Шута.

Не без усилий Шут освободил вторую кисть, затем руки. Когда Палача удерживал лишь один обломок, пробивший плечо, тот начал заваливаться на Шута, отрывая себя от стены тяжестью своего тела, и Шут насилу удержал гиганта, чтобы тот не свалился в грязь.

С трудом оттащив умирающего на более-менее чистый участок земли, Шут поспешно сорвал с себя плащ и прикрыл им Палача. Он не знал, зачем он это сделал. Быть может, оттого, что ему невыносимо было смотреть на страшные раны на теле человека, который, несмотря на свою профессию, когда-то обошелся с ним более чем милосердно. Странно, но Шут не испытывал к нему ненависти. Напротив – в его груди поднималась какая-то горячая щемящая боль, словно на его руках умирал близкий ему человек, и он крепко сжал зубы, чтобы не зарыдать в голос.

Палач некоторое время лежал молча, собираясь с силами. Затем открыл глаза и постарался что-то сказать.

Говорить ему было трудно, и Шут не понимал, отчего он предпочел поговорить с глазу на глаз, а не послал ему это знание мысленно.

- Что… что ты хотел сказать мне? – произнес Шут с усилием.

- Много. Слишком много, и наверное, всего не успею. Первое – это то, что Предатель здесь. Я не знаю кто он, но знаю, что он все сделает, лишь бы вскарабкаться на трон. Это его основная цель; никто и ничто ему не дорого, никто  и ничто не любимо так, как власть, и ни к кому и ни к чему он не привязан так, как к короне. Если ты узнаешь его – не верь ни единой его клятве, потому что он обманет тебя. Он в замке! Он виновен в падении Андлолоров! Он уничтожил их. И он пришел вместе с Кинф Андлолор. Все эти годы он был рядом с нею, в тени, не вызывая её подозрений. Это может быть даже чернокожий раб – Предатель хитер, и ему ничего не стоит притвориться и самым ничтожным из людей, чтобы не вызвать ничьих подозрений!

- Да что за Предатель-то такой?! – в смятении вскричал Шут. Палач хрипло вздохнул; было видно, что он хочет закашлять, но душит этот кашель в своей груди – не то он убьет его.

- Это он породил Камни чтобы быть сильнее одного камня, - ответил Палач, справившись с кашлем, - это он породил нас и Кровавых Учителей. Это он осквернил весь этот  мир в угоду себе. Неужто ты не помнишь ничего из того, что произошло с тобой после того, как я отсек тебе руки? Ты же был там, ты должен знать.

Шут наморщил лоб; смутные воспоминания, те, что лишь изредка приходили к нему во сне, шевельнулись где-то глубоко в его памяти.

Этот Палач дал ему отвар в келье, где потом его должно было похоронит заживо – это он помнил хорошо. Был еще один Палач – он просто смотрел,  молча и безучастно – он остался вместо Шута… Но и все. Дальше – пуста, чернота, небытие.

- Я дал тебе отвар, и ты почти не почувствовал боли, - произнес Палач. – В твоей могиле остался другой, тот, что согласился. Тебя же отнесли вниз, к Сильфам. И Савари, придворный маг, там выходил тебя.

Шут потер виски; кажется, он что-то вспоминал – какие-то зеленоватые тени над туманными прекрасными полями и свежую струйку крови, стелющуюся на тонких стеблях прекрасной  светящейся травы.

- Савари винил тебя в случившемся, и более всего – твою любовь к Кинф Андлолор, - продолжил Палач. – Он, именно он разделил вас так, чтобы ты ненавидел её. Савари не хотел, чтобы вы были вместе. Я знаю, что это мучает тебя, и ты думаешь, что сходишь с ума, подобно этой женщине, Тийне... Но это не так. Вас разделяет кровь. Ты потерял много крови тогда, и он влил тебе её кровь.

- Что?! Её кровь? У нас с нею одна кровь?! Но каким образом кровь Кинф Андлолор может течь в моих жилах? – поразился Шут. – Как ты смог раздобыть её, старик? Как уговорил её? Хотя… постой! – Шут рассмеялся нервно. – Был ведь еще один человек, так ведь? Его с Кинф Андлолор разделила сама природа, и ты с её помощью решил разделить нас! Я верно понял - это принц Крифа дал мне новую жизнь?! – Палач лишь бессильно кивнул. – Но зачем, зачем, старик, ты вместе с его кровью ты влил мне такую ненависть к принцессе Кинф?! Что ты задумал? Отчего хотел разделить нас?

Палач кивнул:

- Да; Крифа тоже знал… это он уговорил старика вылечить тебя и дал тебе кровь. А старик сказал… сказал, что если не это, то ты снова попадешь на плаху, рано или поздно, потому что не оставишь Кинф Андлолор в покое, а Король больше не простит тебя и не оставит тебе жизнь за твою дерзость. Но если Король забыл о том, что ты значишь, то он, Савари – нет. Он хотел сохранить тебе жизнь любыми путями, пусть даже и путем безумия. Поэтому ты ненавидишь её. Только твоя ненависть сильнее твоей страсти. И ничто не в силах избавить тебя от этой ненависти, покуда в жилах твоих течет её кровь.

Шут молча сидел в грязи.

- Только меня он не спросил, - зло произнес он наконец, - что больше мне нравится – смерть или ненависть. Молчишь, старик?  - крикнул он в ярости, подняв лицо к молчаливому потолку. - Молчи; ты не нужен мне, чтобы избавиться от того зла, что ты натворил. Я сам это сделаю – помнишь, ты говорил, что во мне есть странная сила, природу которой ты понять не можешь? Теперь и я ощущаю её; и я знаю, что её мне достанет, чтобы отдать кровь Крифы и вместе с нею терзающую меня ненависть!

Шут ловко вытянул меч из ножен – звонко и чисто пропела сталь, - и полоснул себя по руке безжалостно. По распоротой одежде потекла, расползаясь, темная кровь – Палач задумчиво и умиротворенно смотрел на то, как последние живые капли того, кого когда-то звали Крифой, капает на пол. Рана была глубока, но, к великому удивлению (если этот умирающий человек мог еще удивляться) кровь перестала сочиться, словно и в самом деле её вышло ровно столько, сколько было забрано у Крифы.

- Благородный принц, - торжественно произнес Шут, - я благодарен тебе, что ты подарил мне жизнь и поддерживал её все эти годы. Я горд, что был тебе кровным братом. Теперь я возвращаю тебе то, что ты когда-то дал мне. Покойся с миром. И мне  -  мир.

Палач молча смотрел, как Шут, странно успокоившийся, перевязывает рану – его лицо избавилось от какой-то нервозности, от болезненного и одержимого блеска в глазах, разгладилась морщина меж бровей. И странно было б даже подумать, что это благородное и смелое лицо может искривляться в гримасах и шутовских ужимках.

- Теперь, когда твои мысли не заняты всецело болезненной страстью,  когда ты можешь меня услышать, - продолжил Палач, - я скажу тебе самое главное. Я подслушал эту тайну. Я знаю, у тебя отняли имя – я помогу его вспомнить. Оно написано на твоей гробнице. Я нарочно позже вписал вместе с ним твое новое прозвище, которым тебя нарекли потом – Шут. Я бы сказал тебе его, да не помню, и мысли мои путаются.

- Я найду её, - пообещал Шут. – Что еще? Может, я могу что-то сделать для тебя?

Палач покачал головой:

- Нет. Тебе даже не нужно добивать меня. Я думал, я боялся этого, что смерть моя будет долгой и мучительной, потому что так угодно камням, но они отпускают меня быстро и милосердно. Значит, и те, кто заперся внизу, тоже умрут легко. Это хорошо… - язык Палача начал заплетаться, голова беспомощно падала на грудь, когда Шут попытался поудобнее его устроить. – Еще… самое важное… твое имя написано… написано…

- Где? Где?

- На мечах… на одном из них… Ты же знаешь Легенду Трех? Должен помнить, хоть и не знаешь, к какому из изодранных краев твоей памяти её приспособить. Тебя казнили и лишили имени именно из-за этого имени… Оно слишком важно… и что-то значит. Ты позабыл имя, когда я напоил тебя отваром. Так должно было быть – или смерть, или имя. Ты принес его в жертву, но теперь-то оно может возвратиться к тебе! И Король… старый глупый Король  Андлолор… он не виновен в твоей казни. Прости его и отпусти его призрак – он стоит сейчас рядом со мной и умоляет тебя о прощении и справедливости. Он велел лишь наказать тебя, как ты того заслуживаешь, а приказ об отсечении рук подписал Предатель. Камни рассказали мне это недавно. Предатель каждому приговоренному выдумывал казнь на свой вкус. А еще… Эту тайну я слышал от камня… Все, что происходит сейчас, не случайно. Предатель боялся этого, и тебя казнил, чтобы этого не происходило, но не смог предотвратить предначертанного. Уже началось… Мир отчищается от его скверны… Об этом говорил камень…

- От которого?! От которого из них ты это слышал?

Палач лишь кивнул. Силы его покидали.

- Прочтешь имя – и все  поймешь, - прошептал он и испустил дух.

Шут немного обождал – он не мог поверить, что гигант мертв. Не умирают такие люди!

Но и никто не живет вечно.